Автор: Sakumo

Писал давненько, еще когда только в первый раз посмотрел Алхимика. И поверхностно почитал мангу.
Писалось под третий этюд первый опус Шопена. (та самя музыка, что играет в 51 серии, когда Энви уходит за Врата)

Когда рука коснулась врат, тихий скрип разорвал до безобразия жгущую уши тишину. Скрип, сопровождаемый тяжёлым звуком, открывающихся створок. Тяжёлых. Каменных. Холодных. Яркий свет засочился изнутри, ослепляя умиротворенную пустоту. Казалось, это солнце. Совсем близко, оно будто бы состоит из потока бесконечного света, направленного в даль. Лучи врезались ему в лицо, заставляя зажуриться и вздрогнуть, показывая свою смутную слабость. Слабость перед Истинной. Из света показалось лицо. Это лицо. Его собственное и в то же время чужое. Лишь один взгляд в эти голубые глаза с оттенком летнего чистого неба разжигали в нем слепую и горячую ярость, заполняя её всё тело, отчего казалось, будто его сейчас разорвёт изнутри. Его глаза. В их бездне было нескончаемое количество этой жизни. В его же глазах была лишь её тень. Лишь плохое отражения, имитация, подобие. Но оно было. Оно связывала их глаза. Его глаза. Тонкой, еле заметной нитью, крепкой и ненадёжной одновременно. Напротив него горели глаза полные тех чувств, что так нужны человеку  – любовь, счастье, покой в душе, способность радоваться. И еще много других, которые он потерял, когда проснулся уже с новыми глазами, способными лишь ненавидеть и призирать, полные гордости, отвращения ко всему, желания растоптать, уничтожить, доказать своё превосходство.

Эти руки. Крепкие, сильные. Добрые. Да, добрые, благородные, не способные принести кому-нибудь вреда. Опять же его руки. И в то же время чужие. Он заснул с ними,  на рассвете у него уже были худые ручонки, способные лишь убивать, приносить слёзы и кровь, согревая кожу несчастьем убитых.

Это лицо.  Сколько в нём тех самых чувств, что исходят из глаз. Лёгкая улыбка, она не служила на благо обществу. Она делала его счастливым. Его мать, отца. Отец… Он до безобразия был похож на своего отца. Его схожесть проявляется и морально, сделав из него соперника для отца. Ненависть. То, что росло в сердце родителя, видя, как твой ребёнок превосходит тебя, подымаясь выше, срубая сорняки жизни с большей отдачей, чем ты. Сердце еще больше жжет его бескорыстие и наивная любовь. Сгорая в зависти и ненависти, лишь загадочно улыбнется умирающему сыну, тянущему руку для спасения. Уйдёт, осознанно оставив задохнуться в потоках чёрной ртути. И лишь слёзы матери заставят пренебречь законами природы. И  на утро город потеряет свою душу, люди не проснуться, когда солнце взойдёт, осветив крыши домов. Уйдут тысячи душ. Придёт лишь одна. И нет, всего лишь отпечаток, лёгкая тень души, слившись с разумом, обратившись в чудовище, приняв человеческое тело. Он не Эрик. Он не сын. Всего лишь тень. Искорёженная тень. Легко ненавидеть – тяжело любить. Когда-то он завидовал ему. Теперь наоборот. Попытка обратилась в зависть, получив свою форму, имя и грех. Зависть. И всё же он любил отца, отдавая ему, как и прежде, свои силы, живя отпечатком души. Его души. Чужой души. Как удар ножом в грудь, он осознал высшую степень ненависти. Отца к сыну. Творца к творению. Он не человек. Не Эрик. Он Зависть. Он один.

Энви ненавидел алхимические круги. Он тоже когда-то был алхимиком, он мог остаться в истории как могущественный алхимик всех времён, затмив отца. Он не стремился к этому, он жил, изучая, познавая и поплатился за свои умения. Или это все-таки был не он?

Энви ненавидел алхимиков. Она напоминали ему о нём, о его прошлом. Или это было вовсе не его прошлое?

Энви ненавидел людей. Он завидовал им. Да, завидовал, всячески это отрицая. И сколько бы возможностей не было бы у этого тела, как бессмертна не была бы эта помесь разума с отпечатком души – он не мог быть счастливым. Только слабое подтверждения существования посредством отбирания чужих жизней – не более. У него тоже была такая жизнь. Или эта была не его жизнь?

Энви ненавидел. Потому что не умел любить. За двести лет он так и не смог ни к чему и ни к кому привязаться. Нет смысла бояться потерять дорогого человека – его жизнь вечна, да и боль для него уже пустяк. Но его путь ненависти, мести. Но одного человека он всё-таки любил. Любит. И ненавидит. Протянув руку, пытается коснуться того лица за Вратами. Своего лица. Чужого. Лица Эрика. Сына Хоэнхайма. Энви его сын. Он – Эрик. И в то же время это другой человек. Чужой. Отвратительный ему. Но лишь на миг он хотел бы стать им, стать собой, вновь быть любимым сыном.

Я иду к нему… К отцу…